В КУМСАНГИРСКОМ районе все называют ее апаи Дарья. До последнего момента мы были уверены, что сейчас в маленьком домишке нас встретит русская бабулька и расскажет про свою войну. Однако ворота добротного дома нам открыли две молодые девушки в таджикских платьях и аккуратно повязанных платках. Они провели нас в комнату, в которой на курпачах в платье с широкими рукавами и большим платком, накинутом на голову и плечи, сидела сухонькая старушка. Сами встретившие нас женщины тут же ушли из комнаты, для того чтобы через пять минут вернуться и спешно расстелить перед нами дастархан.

«Вообще-то я не Дарья, — говорит наша героиня. — Но я привыкла, что все называют меня так. Но вы ведь журналисты? Так что пишите мое имя правильно – Даррия, родители говорили мне, что это персидское имя и переводится как «река».

Выбор родителями имени для дочери стал символичным: Даррия Кашфиева родилась в маленькой деревне на территории Башкирской АССР, но последние 57 лет живет в Кумсангирском районе. Сейчас ей 93 года, у нее пять сыновей, 25 внуков и 51 правнук (!).

«Да, богатая, но старая, — отвечает она на наше восхищение таким богатым потомством. — Толком никуда не выхожу из дома, плохо вижу и плохо слышу: все «А?» да «А?», аж самой неудобно».

Еще апаи Даррия признается, что очень плохо помнит свою войну.

«Но я постараюсь, хотя могу начать заговариваться, так что ты меня, дочка, если что, останавливай и возвращай», — признается она.

Жила Даррия Кашфиева в деревне в Башкирской АССР. Когда началась война, работала в колхозе.

«Пришли к нам и спрашивают: «Любите Родину?» Ну а кто ее не любит? Любим, конечно. Так я и попала на войну», — вспоминает она.

В течение нескольких месяцев 19-летняя Даррия прошла учебные курсы, на которые в гражданское время студенты тратили несколько лет. Учиться пришлось на авиамеханика, скоро она уже обслуживала самолеты У-2, которые в годы войны прославились тем, что на них совершали полеты летчицы. Эти самолеты были практически бесшумными, легкими, и вылеты на них пилоты производили преимущественно ночью. У-2 летал на низкой высоте (400-500 метров над землей), и немецкие радары не могли их засечь. Впрочем, если они были обнаружены, то их можно было сбить из крупнокалиберного пулемета, т.к. обшивка у этих самолетов была из фанеры и материи. Но именно этих фанерных самолетов немцы боялись как огня: летчицы на У-2 бесшумно и неожиданно появлялись в темноте над немецкими войсками, бомбили противника, за что фашисты прозвали их «ночными ведьмами».

«У-2 (позже – По-2, — прим. ред.) широко применялся в народном хозяйстве, а в годы войны стал санитарным, связным и боевым самолётом. В варианте легкого ночного бомбардировщика он имел скорость порядка 120 км/час и бомбовую нагрузку до 200 кг при экипаже из двух человек  (пилот и штурман). У-2 мог летать в любую погоду и не требовал больших площадок для взлёта и посадки. Нередко У-2 бывали у партизан. Уже в 1942 году за каждый сбитый У-2 немецких летчиков и зенитчиков награждали Железным Крестом». 

«Сначала я была механиком, а потом меня снова отправили на учебу, — продолжает свой рассказ апаи Даррия. — Всего нас училось десять девушек, учились мы на штурманов и пилотов».

— Значит, случалось и вам побывать за штурвалом легендарного самолета?

— Всякое случалось. Это была страшная война…

Апаи Даррия замолкает, и любые попытки вернуть ее, о чем она просила в самом начале беседы, не удаются. Оживляется она, только когда я спрашиваю ее о покойном супруге – тоже ветеране ВОВ.

«Мы с хозяином (так апаи Даррия называет своего покойного супруга, – прим. авт.) познакомились во время войны, — рассказывает она. — Девочки, с которыми я училась, все были русскими, значит, христианками, одна я – татарка, мусульманка. И вот как-то он ко мне подходит и спрашивает: «Ты мусульманка?», я отвечаю, что да. Тогда он попросил дать мне свой домашний адрес, сказал, что после войны найдет меня и женится. Я адрес дала, но, конечно, даже не думала о том, что он вспомнит обо мне».

Но апаи Даррия ошиблась.

«Когда закончилась война, я вернулась в родную деревню, было это осенью 1946 года, — продолжает она свой рассказ. — Оказалось, что отец погиб на фронте; от голода и болезней за это время скончались мама и младшая сестренка. Я осталась совсем одна, и так мне было страшно, что показалось, что даже на войне было не так плохо. А через несколько месяцев мне пришло письмо».

В письме будущий супруг сообщил Даррие, что жив-здоров, что дошел до Германии, а после войны отправился на север страны возвращать заводы и фабрики к мирной жизни, и самое главное, в своем письме он напомнил ей о своем обещании и позвал к себе в Красноярск.

«Я собралась, да и поехала, мне было нечего терять, — говорит она. – Даже эмоций никаких не было, а оказалось, что это меня моя судьба позвала. Мы прожили с мужем пусть нелегкую, но очень счастливую жизнь. Мы вместе были 60 лет, и за это время он ни разу меня не обидел».

В 1958 году, уже с тремя сыновьями, Даррия приехала на родину супруга, в Кумсангирский район, где и проживает до сих пор.

«Я, конечно, старая, но своих сыновей, внуков, правнуков, невесток ой-ёй-ёй как держу – в ежовых рукавицах, — говорит она. — Они меня хорошо знают, я никому спуску не даю. Это потому, что я в жизни много чего видела, долго живу. Да и война меня закалила. Если бы не мой муж, наверное, так бы солдатом и осталась, а вот его любовь из меня снова женщину сделала». Asia-Plus