16 апреля первому президенту Таджикистана Каххору Махкамову исполнилось бы 87 лет. Он всегда считал, что добрым словом можно и змею из норы вытащить и ни на кого не держал зла. Но есть люди, которым он не мог простить Рогун: по его мнению, своими мнимыми патриотическими выпадами они помешали осуществить план строительства этой ГЭС.

Приводим интервью, которое Каххор Махкамов давал «АП» в день своего рождения три года назад.

…ОБЫЧНАЯ калитка с потертой, потускневшей краской голубого цвета заставила меня усомниться: может, я не по адресу? Тихо постучалась, дверь открыл сам хозяин дома. Обстановка внутри скромная, и даже не верилось, что здесь живет бывший руководитель республики.

Каххор Махкамович, выслушав, зачем я пришла, сначала стал отнекиваться: «Может, не надо? Мое имя и так частенько мелькает в прессе». Удалось переубедить. Проходит несколько минут — и я сижу за столом в гостиной, попивая чай, который заварил для меня экс-президент республики. Это даже немного льстит. Начинаем беседу совсем по другому сценарию – вспоминаем Джаббора Расулова, Гейдара Алиева, других политиков…

Плановик

—  Вы — человек с ленинградской закалкой, что она вам дала кроме интеллигентности? Может , на Востоке, исходя из менталитета, у руля должны быть властные и жесткие люди? 

—  Если вы о событиях 90-х, тогда необходимо было исходить из ситуации. Когда в течение трех дней люди на митинге требовали моей отставки, я поступил тактично.  Конечно, можно было усмирить толпу, идти напролом, не уходить с поста. Но практически бразды правления были не у меня, а в Москве. Поэтому на созванной внеочередной сессии Верховного Совета республики сказал: «Я уйду, но вы пожалеете об этом».

Что касается ленинградской закалки, я учился в таджикской школе и, когда после индустриального техникума поступил в Ленинградский горный институт, плохо знал русский язык. Днем и ночью штудировал книги. Будучи студентами, мы вместе с другом поступили на вечерние курсы, где изучали литературу и искусство. Именно в Ленинграде я стал понимать, что такое опера, балет, живопись. Все это потом мне пригодилось. А самое главное, жизнь научила не говорить, а слушать людей.

Когда я был первым секретарем ЦК Компартии республики, по субботам у меня был приемный день. Иногда принимал до 70 человек, старался выслушать каждого, но вначале давал установку: вопрос должен быть корректный и решаться в рамках закона. Помню случай, когда на прием ко мне пришла женщина, у которой что-то произошло с сыном. Долго с ней говорили. В конце беседы она сказала: «Спасибо, я все поняла» и, вытащив из сумки кухонный нож, положила его на стол и объяснила, что была в таком состоянии, что решила: если я ее не выслушаю, то она убьет или меня, или себя.

Вы, наверное, знаете таджикскую пословицу «Добрым  словом можно и змею из норы вытащить». Ни на кого не держу зла. Но есть люди, которым не могу простить Рогун. Своими мнимыми патриотическими выпадами они помешали осуществить план строительства этой ГЭС. Когда я был в Госплане республики, мы долго работали над этим проектом, это была наша мечта, детище. Рогун был необходим республике, ведь экспортируя электроэнергию, можно было поднять благосостояние народа. Даже пахоту земель планировалось производить электротракторами. У нас был даже экспериментальный трактор на электродвигателе, для работы которого достаточно было провести на землю кабель. И в будущем электроэнергия обошлась бы народу за копейки, если не бесплатно.

— Говорили, что в начале 90-х в Душанбе должны были построить авиационный завод. Это правда?

— Строительство завода спортивных легкомоторных летательных аппаратов, по сути, уже было начато. Объект располагался на месте сегодняшнего рынка «Корвон». Однажды ко мне пришел авиаконструктор Фаррух Мухаммадов, за плечами которого был опыт работы на двух авиазаводах, и предложил идею строительства местного авиапредприятия в Таджикистане – филиала Новосибирского авиационного завода, который мог обеспечить работой 10 тысяч человек. Вышли на Москву.

На обивание порогов различных ведомств нам пришлось потратить три года. На основании постановления ЦК КПСС и Совмина СССР было создано Таджикское опытное объединение «Ситора». Из трех запланированных корпусов  был построен один. Уже заказали оборудование, провели коммуникации. Планировали вначале строить спортивные самолеты, а в будущем перейти на пассажирские для малых расстояний.

Третьим недостроенным важным объектом в конце советской эпохи был тоннель Уштур (нынешний «Истиклол»). Вместе с зампредседателя Совмина республики Г.Кошлаковым на вертолете обследовали всю территорию и остановились на перевале Уштур, чтобы найти оптимальное решение строительства тоннеля в этой местности. Здесь же мы планировали построить крупную шахту, которая бы давала 1 млн тонн угля, и ГЭС на 600 кВт. Если бы Союз продержался хотя бы еще пять лет, то и Рогун, и авиазавод, и тоннель были бы построены.

Инженер не политик

— Один  из ваших оппонентов сказал, что вы — хороший инженер, но не политик. Что вы думаете по этому поводу?

— Многие знают мою деятельность по Госплану, где я проработал почти 19 лет. В этот период началось строительство Южно-таджикского производственно-территориального комплекса, были сданы в эксплуатацию Таджикский алюминиевый завод, Яванский ирригационный канал, железная дорога Термез – Курган-Тюбе – Яван. В середине 80-х в столице появился уникальный киноконцертный комплекс — «Кохи Борбад».

Я тогда уже был председателем Совета министров, а Рахмон Набиев – первым секретарем ЦК КП республики. «Кохи Борбад» мы построили за 11 месяцев! Сейчас вспоминаю и удивляюсь. В то время строительство крупных объектов было невозможно без разрешения Москвы.

В 1984 году намечалось празднование 60-летия нашей республики, я предложил Набиеву: «Давайте построим к юбилею республики киноконцертный зал». Он сказал, что центр не разрешит, потому что времена сложные. Тогда я попросил его поручить это дело мне, поехал к председателю Госплана СССР Байбакову, объяснил ситуацию. Он поддержал, хотя объект был дорогостоящим: 11 миллионов рублей…

В конце 1983 года мы начали стройку. Немногие знают, что под сценой зала находятся три нижних этажа: на первом – гримерные, репетиционный зал и зал приемов, на втором – раздевалки для артистов, коммуникационные сооружения, а в самом низу – энергетическая зона и трансформаторы. Я попросил Михаила Шаламовича, начальника «Таджикэлектромонтажа» провести линии электропередачи от двух подстанций, чтобы в случае, если одна не сработает, автоматически подключалась вторая.

Проверили обе линии — все было нормально. В день проведения юбилейной сессии Верховного Совета в шесть утра ушли последние строители, а в 10 часов началось мероприятие. Зал был полон людей. Сессию открыл Набиев, стал читать доклад, и вдруг на четвертой минуте в зале погас свет. Я посмотрел на Михаила Шаламовича. Одно мгновение — и подключилась вторая линия. После этого случая он заработал инфаркт.

Что же касается моей работы на должности первого секретаря ЦК Компартии, думаю, там тоже проделано немало. Первым делом решил покончить с местничеством, и председателем правительства стал Иззатулло Хаёев, а Госплан возглавил Бури Каримов, оба – выходцы с Юга.

В 1989 году мы первыми среди союзных республик в многонациональном Таджикистане приняли Закон «О государственном языке». Это был первый шаг к возрождению национальной культуры на государственном уровне. Хотя я сам считал принятие этого закона преждевременным, но прислушался к голосу авторитетных общественных деятелей М. Осими, М.Каноата, А.Турсунова, М.Шакури, Л.Шерали.

Именно в этот период появились первые независимые газеты. Стали строиться мечети. Должен откровенно признать, что ошибкой коммунистической партии было то, что она ограничивала свободу вероисповедания, и иногда доходило до абсурда: многие государственные чиновники поплатились партбилетами и должностями за то, что по мусульманскому обряду похоронили своих родных – провели джанозу.

Вместе с тем, я понимал, что мечети надо держать под контролем. Видно, свобода негативно сказалась на религиозных деятелях, особенно когда козикалоном республики стал Тураджонзода.

— Кстати, каково ваше отношение к религии теперь? Например, вы не хотите, как многие бывшие коммунисты, совершить паломничество и стать хаджи?

— Во-первых, здоровье не позволяет.  Потом, я — неподготовленный. Если бы даже поехал, только ради интереса. Конечно, я мусульманин, знаю молитвы, но думаю, что достаточно быть чистым душой, и Бог простит.

— Года два назад, выступая перед журналистами, вы сказали, что не знаете таджикского языка, хотя неплохо отвечали на нем.

— Я знаю тот таджикский язык, который изучал еще в школе. Это был язык Айни. Когда мы стали вплотную дружить  с персоязычными странами, понимать наш язык стало труднее. Теперь совсем его не понимаю. В конце 80-х, когда в газетах впервые появились незнакомые слова, вызвал редакторов: «Товарищи, что вы делаете? Ведь завтра люди перестанут понимать суть и не будут читать газеты». Они временно перестали, а потом снова началось. Посмотрите вокруг, почему дети стали менее образованными в школах? Они ничего не понимают из-за сложности языка. Раньше язык был простым и понятным, а не академическим.

— Кстати, возвращаясь к вопросу о политике,  впервые в истории Таджикской ССР в марте 1990 года выборы в Верховный Совет прошли свободно. И в истории Таджикистана это был самый демократический парламент, депутатами были и представители других партий и политических течений.  На первой сессии вы  предложили провести выборы председателя парламента на альтернативной основе. Оппозиционные депутаты выдвинули Г. Паллаева, бывшего Председателя Президиума Верховного Совета и партийного функционера, а коммунисты – вашу кандидатуру. Вы победили.  В конце 1990 года этот же парламент избрал вас президентом республики…

— Что было, то было.  Потом этот же парламент вынудил меня уйти в отставку, обвинив в февральских событиях.  Я дал себе зарок, что ни в какие политические дела больше вмешиваться не буду и не нарушал обещания. Время все расставит по местам.

Сын пекаря

— В 2008 году вы вошли в рейтинг «100 самых богатых и влиятельных людей республики», который составил Медиальянс Таджикистана. Так вы богаты и влиятельны?

— Мой отец всю жизнь работал пекарем, мать была домохозяйкой. Когда назначили руководителем республики, к родителям в кишлак Гозиён, недалеко от Худжанда, приехали журналисты. Увидели глинобитный дом – не поверили. Переспросили. Мама подтвердила, что это мой отчий дом, но я там не живу с 1947 года, с тех пор как 15-летним юношей уехал на учебу в Душанбе. Когда работал председателем Ленинабадского горисполкома, какой-то человек, желающий получить жилплощадь вне очереди, прямо в подъезде моего дома предложил мне взятку. Пока я вызывал начальника городской милиции, который жил на этаж выше, того и след простыл.

Когда меня назначили первым секретарем ЦК КП республики, вокруг было много соблазна, ведь такая должность. Я созвал своих братьев – а нас в семье шестеро – и сказал: «Пока я на этой должности, никто из вас по служебной лестнице подниматься  не будет. Сейчас вы обижены, а завтра поймете». Практически из-за меня они не построили себе карьеру. Самый высокий пост, которого добился один из них, — это должность начальника отдела электротехники Ленинабадского областного управления оросительных систем. Когда я ушел в отставку, братья были даже мне благодарны. Никто не посмотрел на них косо, они так же продолжают работать.

После отставки сам стал безработным. Устроился консультантом в фирму «Шукур», которая занималась автосервисом и строительством стеклотарного завода. В годы войны руководство фирмы покинуло страну, но мне удалось сохранить компанию, и в 1997 году, когда вернулся хозяин, сдал ему свои полномочия.  Думаю, богатые и влиятельные не так не живут.

Жизненная мудрость

…ВЫХОДИМ во двор. В небольшом огороде работает какой-то мужчина. «Это мой братишка, приехал помогать мне по хозяйству», — с улыбкой говорит Каххор Махкамович. За домом увидев танур – домашнюю печь, удивляюсь. «В годы гражданской войны жить на пенсию в 1000 рублей, когда деньги обесценились, стало сложно, мы с женой завели кур во дворе, а когда  стало туго с хлебом, пекли лепешки в тандуре», — объясняет он.

И вообще, в ходе беседы выясняется, что Каххор Махкамович  хорошо справляется с домашним хозяйством: за 32 года, что они живут в этом доме, сюда  ни разу не вызывали  электрика или сантехника. Со всеми этими проблемами справляется хозяин дома. И кстати, может приготовить и худжандский плов.  Когда проходим мимо гаража, мой взгляд вдруг падает на два автомобиля  – «Волгу» и иномарку.

— Вы до сих пор ездите на своем «ГАЗ-24»?

— Я езжу на своей «Волге» 21 год! Но после моего 80-летнего юбилея в конце 2012 года в Душанбе приехал мой старый приятель Валерий Михайлович Коган, ныне — успешный бизнесмен. В советские годы он работал заместителем постпреда Таджикской ССР в Москве. Долгие годы мы с ним не виделись. Теперь, находясь в Душанбе, он пришел в гости. Жена моя к тому времени уже не вставала, я и сам хромал. Валерий Михайлович предложил отвезти нас на лечение в Германию, но я отказался.  Когда провожал гостя, увидев мою старенькую «Волгу», он удивился: «Та самая?». Я закивал.

Он улетел, а под Новый год от него пришли люди и просили принять подарок. Выхожу во двор: стоит новенький «Мерседес» последней модели. Когда Валерий Михайлович мне позвонил, я поблагодарил его, но сказал, что машина стоит громадных денег, которых я за всю свою жизнь не заработал и поэтому не могу принять такой подарок. И вообще, что скажет народ? «Народ скажет: «Наконец, у Махкамова появилась достойная машина». – сказал он. Вот так у меня появился «Мерседес». Правда, езжу на нем редко, по необходимости.

— Каххор Махкамович, расскажите о своей семье. Говорят, она у вас интернациональная? 

— Моя покойная супруга Гавхар Шакировна — татарка по национальности. Вместе мы прожили 63 года! Она была человеком золотой души. Мы познакомились с ней в Шурабе, куда я попал после учебы в Ленинграде, а она приехала из Кыргызстана, где окончила техникум, готовящий специалистов для горнодобывающей промышленности. Когда мы переехали в Душанбе, она пошла работать лаборанткой в управление геологии, потом перешла на работу в министерство легкой промышленности, поступив на вечернее отделение экономического факультета ТГУ, который, кстати, закончила с красным дипломом.

Многие годы она проработала на должности зам. начальника отдела в минпроме. Никакого повышения, никаких регалий мы себе не позволяли. Помню, как только меня назначали в Госплан, увидев, что некоторые жены руководителей пользуются служебными машинами для поездок в магазин, я сразу объявил, что машину ей давать не буду. Она обещала никогда этого не делать и ездила только на городском транспорте.  В последние годы из-за неудачной операции она не могла ходить, за ней нужен был постоянный уход. Ни одна сиделка не выдерживала, поэтому я сам ухаживал за ней до последнего.

У нас трое детей – Амир, Ринат и Раъно. К сожалению, дети наши разъехались. Амир – инженер-строитель, живет в США. Ринат — космический геодезист, закончил институт в Москве, живет под Петербургом. Раъно по образованию музыкант, закончила Московскую консерваторию.

У нас действительно интернациональная семья. Старший сын был женат на кореянке, дочь вышла замуж за литовца. Я никогда не препятствовал детям в их выборе, потому что национальность никакого значения не имеет. Это я знаю по собственному опыту. Теперь со мной живет внук Азамат, сын Амира и Зины. Он женат на русской, так что мой маленький правнук Руслан, с которым я люблю возиться по вечерам, носитель четырех кровей. Сейчас самое главное для меня, чтобы все дети, внуки и правнуки были здоровы и счастливы.

…Его сердце перестало биться 8 июня 2016 года. Вопреки традициям, согласно которой выдающиеся государственные деятели находят вечное упокоение на Аллее почетный захоронений в парке «Лучоб», Махкамов похоронен на центральном столичном мусульманском кладбище «Сари Осие». Он сам попросил похоронить его рядом с супругой, с которой он прожил 64 года.