О главный выводах книги, о новой волне миграции из Центральной Азии и судьбе национальных диаспор региона корреспондент Navruz Media беседует с автором исследования.
— Со времени выхода вашей книги прошло шесть лет. Насколько актуальны поднятые вами вопросы и темы сегодня?
— Эта тема была популярной во время перестройки и в первые годы независимости, когда у всех народов СССР был силен романтический интерес к собратьям «за рекой». Если помните, с конца перестройки и даже в ходе гражданской войны у нас проходили «форумы таджиков мира»под председательством руководителей Таджикистан, а также покойных президента АН М. Осими и профессора из Гарварда Ричарда Фрая, моих учителей. Было много оптимизма, надежд и ожиданий того, что после развала СССР начнется что-то новое, что выйдет за пределы прежних представлений о нашем прошлом и будущем.
— Надежды оправдались?
— Нет. Таджикистан, равно как и его соседи, продолжил свою историю в рамках и параметрах, заданных ему предыдущим, русско-советским периодом исторического развития. Никто не заикался о восстановлении Бухарского эмирата. Не было массового возвращения таджиков с их капиталами на историческую родину. Это произошло главным образом, потому что международные игроки сделали все возможное, чтобы не допустить реального самоопределения, так как оно могло привести к перекройке национальных границ и обвалу всего миропорядка. И потому Запад, а за ним и все остальные игроки признали наши национальные суверенитеты и режимы, которые возникли на руинах СССР. Теперь я понимаю, что это было правильно. Таджики так и остались жить разделенными, хотя интерес к собратьям остался. Об этом говорит тот факт, что моя книга, изданная 7 лет назад, почти вся раскуплена внутри страны и получила в положительную оценку читателей. Кроме того, с ее электронной версией ознакомились русскоязычные читатели других регионов, прежде всего Средней (Центральной) Азии. Недавно я выставил ее в свободный доступ в интернете. См. http://kamolkhon.com/download/Kniga_PDF_1-572.pdf
Отрывок из книги: «Среднеазиаты веками передвигались свободно в пределах своих племенных и этнокультурных зон, пока англо-российское разграничение конца позапрошлого века, и особенно большевисткая революция 1917 г. не воздвигли непроходимые барьеры на пути их массовых миграций. Вторжение Красной Армии, ломка старого строя и появление закрытых государственных границ положили начало проблеме мухаджиров Средней Азии. К 1920- м гг. феномен политического убежища заявил о себе в полную силу из-за эскалации насилия и увеличения числа человеческих жертв. Он привел к появлению беспрецедентного числа беженцев».
— Вы говорите о самоопределении, состоялось ли оно на самом деле? Ведь сегодня много проблем возникает на это почве?
— Очень хороший вопрос. Есть таджики Таджикистана (узбеки Узбекистана и т. д), есть диаспора, которая была образована эмиграцией (то есть, теми, кто покинул родину вынужденно или добровольно, временно или насовсем), а еще есть ирредента. Ирредента — это община, которая довольно долго живет в каком-то государстве на положении «не-титульного» меньшинства. И при этом где-то есть страна, которую данная община считает родной. Или есть страна, которая считает эту общность родственной и хочет ей помочь или даже включить ее в свой состав. Ирредента образовалась в основном из-за неправильного национального размежевания. Например, наиболее значительна таджикская ирредента в Афганистане и Узбекистане. Совокупно там проживает, пожалуй, вдвое больше таджиков, чем в самом Таджикистане. Ведь современный Таджикистан, особенно его южная и центральная часть, известная как Восточная Бухара, вплоть до 1930-х гг. была аграрной периферией Бухары. Бухарец по рождению Садриддин Айни, будучи президентом АН Таджикистана, жил в Самарканде, бывая в Сталинабаде наездами. Жил на два дома. А области северного Афганистана до афганского завоевания, осуществленного при помощи англичан в1850-х -1860-х гг., были одним регионом, известным как Балх, значительная часть которого подчинялась эмирам Бухары. Северной границей Балха был Душанбе. Напомню, что Бухара и Самарканд для афганских таджиков и узбеков такие же святыни, как и для нас. Суфийские пиры Дахбеди Самарканди имели своих мюридов по всему южному Таджикистану и северному Афганистану. Одним из них был легендарный Ахмадшах Маъсуд, который мечтал о возвращении в Самарканд для совершения там молитвы.
Ирредентизм – это как сжатая пружина. Особенно в регионе с неправильными границами, разгулом националистических страстей и наличием множества социально-экономических проблем. Какая-либо партия или движение могут нажать на пусковой крючок, заговорить о референдуме. Как это происходило в Косово, Азербайджане… В этом плане, события в Украине, которые привели к пересмотру границ не могут не вызывать тревогу.
— Что именно вызывает у Вас тревогу?
— То, что я говорил выше, говорю сейчас и скажу далее, это мое личное мнение. Дело в том, что сепаратизм и отделение с присоединением к другому государству почти всегда сопровождается насилием. Государства имеют право отстаивать свой суверенитет, не останавливаясь перед применением оружия. Сепаратизм еще не принес улучшения ни тому, кто приобрел, ни тому, кто потерял. Есть золотое правило международных отношений – не трогать внешние границы. Это не относится к Чехословакии, ее мирному распаду, которая была скорее исключением, чем правилом. Крым тоже отошел вроде без войны, но он стал началом другого насилия.
— Что же делать тем, кто стремится к самоопределению и чувствует себя ущемленным в правах нацменьшинством?
— Добиваться максимальной региональной автономии легальным, ненасильственным путем в рамках существующих границ. Отделение – не выход из положения, оно приведет к катастрофе. Не забывайте, что восточная граница нашего южного соседа до сих пор не признана Кабулом. Я имею ввиду «линию Дюранда», которая не граница, а «зона племен» с непонятным статусом, ставшая центром международной контрабанды, в том числе наркотиков и оружия, а также базой терроризма. Она оставила за пределами собственно Афганистана больше пуштунов, чем в самом Афганистане. Если они пойдут на создание Пуштунистана, что станет с северным, таджикско-узбекско-туркмено-киргизским Афганистаном, в котором имеются к тому же пуштунские анклавы? Донбасс покажется детскими стрелялками. Поэтому, на мой взгляд, государственный суверенитет важнее права общин и регионов на самоопределение. Международное право выше национального. Нарушители этой негласной конвенции должны подвергаться международным санкциям. Надо добиваться того, чтобы люди жили одинаково хорошо, независимо от страны проживания.
Отрывок из книги: «Можно спорить о последствиях русской колонизации и установления власти большевиков Средней Азии, но одно остается неоспоримым. Новая власть пришла с оружием и была насаждена в регионе насильно. Ее принесли люди иного уровня развития, другой культуры и религии. Они были уверены в своем моральном праве повелевать народами региона и были обуреваемы не столько прагматическими соображениями геополитического характера, сколько имперской гордостью, исламофобией и уверенностью в собственном культурном и военном превосходстве. Разумеется, имела место контрактация местных элит, согласие части населения, по причинам материальной выгоды и практической целесообразности одобривших или даже просивших русского покровительства. Но факт остается фактом, что именно колонизация и последовавшая затем революция «взбунтовавшейся России» вызвали политически мотивированную эмиграцию. Среднеазиаты были изгнаны Советской властью, старавшейся подавить несогласное с ней мусульманское население региона. В последующие после революции 17 лет имели место две волны эмиграции…».
— Вы затронули проблему «транс-национализма». Есть ли он в Таджикистане, в Центральной Азии? Знают ли собратья «за рекой» о вашей работе?
— Трансграничного национализма с афганцами пока нет. И мы, и они заняты государственными проблемами и мало интересуемся общими, региональными. Ни у талибов, ни у другой афганской политической партии нет международной стратегии. Что касается книги, то точно могу сказать, что афганские коллеги перевели и опубликовали две или три ее главы на дари. Специалисты из Турции и Афганистана получили мое согласие на перевод всей книги. У афганских таджиков и узбеков сильная тяга к братьям «пори дарё». Они видят наши «станы» как один регион. Наших же тюркских постсоветских соседей интересуют те части исследования, которые касаются только их истории: уйгуров — уйгуры, казахов – казахи и т. д. К сожалению, никто в Средней Азии не пишет истории Средней Азии. Каждый пишет о своем, и по-своему, без учета того, что сделано соседями. Без того, чтобы сделать свои труды интересными для соседей. Между тем, я пытался писать именно с вненациональных позиций, причем я исходил из первоисточников первой четверти 20 века. В них почти нет этнонимов. Указываются места происхождения: бухарцы, ферганцы, ташкентцы, и т. д. или племена – локайцы, марка, конграты и пр. Правда, таджики упоминаются, когда речь идет о южном Таджикистане и Узбекистане. К сожалению, современные историки часто сами, по своему усмотрению, задним числом «определяют» национальность того или иного персонажа.
— В своей книге Вы пишете, что «эмиграция — это трагедия вынужденного расставания с родиной, в которой произошли изменения, сделавшие невыносимыми дальнейшее проживание в ней. Чаще всего это насильственная смена политического строя…». Нынешние волны миграции из Центральной Азии – тоже трагедия? Чем на Ваш взгляд вызваны эти потоки миграции уже из независимых государств региона? Как Вы оцениваете эти процессы – полезны ли они самим государствам и народам или несут какие-то угрозы и риски?
— Миграция, особенная вынужденная, это конечно трагедия. Но было бы неправильным изображать мигрантов и беженцев, особенного последующих поколения, неудачниками и страдальцами. Вглядитесь в лица наших таджиков, узбеков и киргизов в России? Вы не найдете там печати безысходности и отчаяния. Чужбина, конечно, угнетает, но она же мобилизует, открывает новые таланты и скрытые резервы. Происходит социализация в новой среде, налаживаются связи, приобретаются навыки. То же происходило и почти сто лет назад. Те, кто бежал за реку в первые годы после революции, внесли достойный вклад в развитие Афганистана. Туда бежала элита Бухары, главным образом джадиды. Они поддержали эмира-реформатора Амануллу в его попытках модернизировать страну. Некоторые их них даже поддержали его с оружием в руках в 1928-1929. Хотя другие, в том числе лидер беглых басмачей Ибрагимбек, выступили на стороне противоположного лагеря и поддержали мятежника — таджика Хабибуллу Бачаи Сако, ставшего эмиром на 9 месяцев.Второе поколение бухарцев были в первых рядах афганской интеллигенции 1960-х годов. Они явились первыми журналистами, педагогами, историками литературы, психологами. Бухарцы породнились с самыми знатными афганцами. Дочь Алим Хана Шукрия был первой дипломированной журналисткой Афганистана. Бывший посол Бухарской Народной Советской республики (БНСР) в Кабуле Хошим Шаик (дядя «таджикского Маяковского» — Пайрава Сулаймони) был одним их первых интеллектуалов страны, давшей ему приют. Шаик известен как первый ученый-педагог, который поднял дело преподавания педагогики в Афганистане на современный уровень. Он также заложил основы изучения истории афганской литературы. Дочь Шаика Нафиса Мубариз — как и ее таджикский кузен Пайрав, — стала поэтессой, главным редактором журнала для женщин Афганистана. Сын бывшего председателя кулябского колхоза Башир Баглани был министром юстиции в правительстве Кармаля. Так, без всякого преувеличения можно сказать, что верхушка бухарской (таджикской) эмиграции составила цвет культурной элиты Афганистана.
Выходцы из Мовароуннахра внесли достойный вклад и в развитие сельского хозяйства Афганистана. Они владели более передовыми методами ведения хозяйства, которым они обязаны русским «колонизаторам». Каракулеводство Афганистана целиком обязано эмигрантам первой волны. Начало ему дали великолепные стада, принадлежавшие [эмиру] Алим Хану. Афганское хлопководство также развивалось под влиянием успехов этой отрасли в Ферганской и Вахшской долинах. Эмигранты дали начало выращиванию кукурузы, свеклы, развили шелководство, значительно увеличили поголовье знаменитых гиссарских овец, улучшили производство ковров. В Турции бухарцы и туркестанцы явились одними из основателей Университета Анкары. А в Пакистане потомок бухарских эмигрантов стал одним из создателей атомной бомбы! В Синьцзяне русские казаки дали начало винокурению, табаководству, строили мосты и дороги, выделывали шкуры на дубленки. Мир сложен. Не знаешь, где потеряешь, а где найдешь.
— Вы сказали о роли, которую мигранты сыграли в странах, куда они переселялись. А смогли ли они сформировать влиятельные диаспоры – в Афганистане, в Китае, Турции, Саудовской Аравии?
— Как вы, наверное, заметили, особых диаспор нет. Если бы они были, то мы бы о них услышали. Видите ли, вся таджикская эмиграция начала 20-го века – мусульманская по составу, и бежала она в мусульманские страны, главным образом в Афганистан. Такие эмигранты называют себя мухаджирами, то есть теми, кто совершил хиджрат с целью сохранить свою религиозную идентичность. Прошу вас обратить внимание на тот факт, что доктринально, хиджрат противоречит светскому пониманию эмиграции и диаспоры. Хиджрат, по сути, отрицает понятие национализма определенной этнической группы и родины как территории ее проживания. Хиджра поощряет разрыв отношений с теми соотечественниками, которые отказались поддержать ее и остались в «дар-ул харбе». Мухаджиров в исламской стране («дар-ул исламе») ожидает доброжелательный прием от местных мусульман, или «ансаров». Взамен национальной, религиозная доктрина предлагает мухаджирам слиться со страной изгнания на супра-национальной – религиозной основе. В то время как (светская) диаспора отличается тем, что хранит и лелеет память о стране происхождения, испытывает в эмиграции чувство отчужденности и мечтает о возвращении на свою историческую родину. В отличие от мухаджирских групп, диаспоры склонны отождествлять себя скорее с покинутой родиной, чем со страной вынужденного пребывания. Типичные диаспоры такого рода – еврейская и армянская. И обратный пример религиозной эмиграции – исламское движение Узбекистана (ИДУ).
— А что произошло с ИДУ?
— Бежав в Афганистан в 1999-м из Таджикистана, вышедшего из гражданской войны, ИДУ перешло на джихадистские позиции и стало частью международной террористической сети. Об Узбекистане им пришлось забыть, так как талибы сумели подчинить узбекских исламистов целям афганского джихада. Далее, в Южном Вазиристане (та самая «зона племен» на «линии Дюранда»), куда они бежали в начале 2002 г., спасаясь от американских бомб, они были приняты местными племенами не как узбеки, а как мухаджиры. Им было оказано гостеприимство и предоставлена защита в обмен на забвение национальных корней. Многие женились на местных, и дети от этих браков перестали быть узбеками. Таким образом, мусульманская диаспора доктринально нацелена на интеграцию в принимающее ее общество на религиозной основе.
Конечно же, разницу между светской эмиграцией и хиджратом не следует абсолютизировать. Как правило, доктринальный ислам редко совпадает с историческим. Большинство современных мусульман, как и люди других религий, жили и живут в этнических группах, собранных в национальные государства. Будучи вынужденными покинуть родину, как территорию проживания своей этнической группы, они не прекращали любить ее, вспоминать о ней и мечтать о возвращении. В первые годы независимости к нам приезжали таджики из Саудовской Аравии, США, но сейчас их не видно. Заключая сказанное, я хочу сказать, что образование мусульманских диаспор маловероятно.
— Тогда понятно, почему так слаба таджикская диаспора в России…
— В России центрально-азиатские диаспоры скорее пойдут на контакт с мусульманами принимающей страны – России, а также теми единоверцами, кто находится в стране пребывания, чем начнут самоорганизовываться в национальные общины. То есть, скорее пойдут в мечеть, а не на собрание таджиков.
Отрывок из книги: «Развязанная большевиками в 1917-1920 гг. революционная война не прошла бесследно для Средней Азии, России и всего остального мира. Предпринятая Советами “красноармейская атака на феодальный Восток” захлебнулась на берегах Аму Дарьи и у подножий Гиндукуша. Не дождавшись действенной материальной поддержки со стороны соседних стран и “великих держав”, басмачи, тем не менее, не дали огню революционной войны распространиться на соседние Афганистан, Индию, Китай и Иран. Столкнувшись с массовым хиджратом и отчаянным джихадом, большевики отказались от планов немедленного продвижения в Хорасан, Южную Азию и Западный Китай. Советский эксперимент, который задумывался как глобальная альтернатива капитализму, провалился. Советы решили сосредоточиться на укреплении уже завоеванных позиций в Центральной Азии. В этом одна из главнейших заслуг среднеазиатских мухаджиров и муджахидов в мировой истории. Басмаческое сопротивление сыграло не последнюю роль в переориентации советского руководства с первоначально заявленных «интернациональных», классовых позиций на национальные и державные, набиравшие свою силу в течение 1920-х гг. Именно в это время марксизм-ленинизм стал приобретать окраску русского государственного национализма».
— Вы говорили об ИДУ. А как другие узбеки? Ведь в их среде в начале 20 века были сильны позиции пантюркизма, который является светской доктриной?
— Вы правы. Это парадоксально, что ИДУ стало частью джихадизма. Ведь у узбеков, как и у татар и казахов было более сильное, чем у таджиков, стремление к национальному самоопределению. В 1919-1921 г.г., они создали свою организацию – «Туркистон милли бирлиги» или «Туркестанское национальное общество» (ТНО) которое в разное время возглавляли бухарец Усман Ходжаев (кузен председателя совнаркома БНСР Файзуллы Ходжаева), башкир З. В.Тоган, казах М. Чокаев. Во время Второй мировой войны ее (правда под другим названием) возглавлял сотрудничавший с нацистами Вели Каюм Хан и его единомышленник Баймирза Хаит. Справедливости ради надо сказать, что многие «старые» туркестанцы позже отказались от сотрудничества с нацистами. Сегодня неформальные структуры ТНО остались, хотя ее активисты считают, что их задача – развал СССР и независимость «Туркестана» выполнены. «Туркестанцев» Турции возглавляет узбек Ахат Андижан, мой сверстник. В политической области они считают, что «Туркестану» следует объединиться, чтобы избежать поглощения Россией или Китаем. Но их идеи не нашли поддержки в первую очередь в самих «тюркских» республиках. В том же Узбекистане они персоны нон грата. Туркестанская диаспора в Турции сегодня занимается в основном культурной и научной деятельностью. В частности, Андижан выпустил очень ценную книгу на английском языке, «Туркестан сражается заграницей», которую он мне подарил, и я ее использовал для написания последних глав своей книги. Ахат Андижан даже входил в состав правительства Турции, у которой есть специальная государственная программа для «диш турклер» (внешних тюрков), в рамках которой они дали приют десяткам тысяч тюрков в 1950- и 1980-х гг.
— Каковы перспективы пантюркизма в свете вашего исследования?
— Назвать ТНО «тюркской» организацией можно назвать с натяжкой. От туркестанской диаспоры к середине 1940-х постепенно отошли киргизы, туркмены, казахи и татары с башкирами. Ушли в свои национальные квартиры, по сути, копируя процессы национального размежевания, происходившие в СССР. С 1945 года ТНО была представлена почти исключительно узбеками. То есть пантюркизм как политический проект фактически изжил себя еще накануне Второй мировой войны в частности из-за внутренних трений и борьбы за гегемонию между узбеками (бухарскими и ташкентскими особенно) и остальными. Татаро-башкиров узбеки, например, считали слишком обрусевшими. Споры возникли, также из-за вопроса: какой язык считать общим для «Туркестана»? Разумеется, считать таковым узбекский согласились не все. Кроме того, пантюркизм сдерживался президентом Турции Кемалем Ататюрком, его последователем Исметом Иненю, которые проводили политику светского турецкого национализма. Лидеры Турецкой республики старались поддерживать хорошие отношения с СССР, и потому не жаловали пантюркистов, большинство которых были выходцами из России. Их даже бросали в тюрьмы по подозрению «в пантюркизме и туранизме», высылали из страны. Хотя совсем игнорировать тюркскую солидарность, ни он, ни последующие лидеры Турции, не решались. Лидерам Турции приходилось (и приходится) искать баланс между стремлением попасть в либеральную, культурно развитую Европу, отстаиванием принципов эксклюзивного светского турецкого национализма, поддерживанием статуса лидера тюркского мира от Тихого до Атлантического океанов, и при этом, оставаться мусульманской страной, претендующей на лидерство в исламском мире.
О Камолуддине Абдуллаеве. Независимый эксперт, консультант международных научно-исследовательских организаций, занимающихся строительством гражданского общества, образованием и разрешением конфликтов в Средней Азии. Участник программы Фулбрайт (1994 и 2005), Институт Кеннана (1995), Институт мира США (2011), приглашенный сотрудник Британской Академии (1996). Преподавал в Йельском университете, Университете шатата Огайо, Коллежде Аллегейни. Автор и редактор 9 книг и более 40 статей на русском и английском языках. Navruz Media
