17-летний паренек торопился на фронт, чтобы бить фашистов, и  для этого прибавил себе один год.

Ну а дальше — бой насмерть с врагом, тяжелое ранение, из-за которого в медсанчасти решили, что состояние его безнадежное  и он уже «не жилец». И было бы так, если бы его не выходила  медсестра, которая стала его «русской мамой»…

Эту историю, полную драматизма и  огромной человеческой доброты, нам рассказала его дочь Гульгун Набиева.

— Наш отец, Урок Набиевич Набиев, особо не любил вспоминать о войне, — начала свой рассказ Гульгун. – Это ему стоило больших душевных сил. Но он часто рассказывал нам небольшие  эпизоды из своего военного прошлого, забавные случаи, которые происходили с ним и его сослуживцами…

Однако война состоит не из этих эпизодов. Когда по всей линии фронта наступают танки, рвутся снаряды, строчат пулеметы, солдаты с криками: «За Родину! За Сталина!» бросаются в атаку… Все это очень зрелищно смотрится на киноэкране, по телевизору. А как это было на самом деле? Поэтому наш отец не мог смотреть фильмы о войне: уж слишком для него это все было «киношное».

Ему едва исполнилось семнадцать, когда он добровольцем ушел в действующую армию. Дело было так: друга отца, который был на год его старше, призвали в армию. И они вдвоем отправились в военкомат Ургутского района Самаркандской области. Товарища взяли на фронт, а отцу предложили подождать еще один год. Тогда он решил изменить год своего рождения: 1926  на 1925, и через день – он боец Красной Армии. В 1943-м, после краткосрочного обучения, наш отец был зачислен в  состав войск  пулеметчиком. Но один из боев стал для него последним: его тяжело контузило. Почти бездыханное тело нашего отца санитары уже хотели свалить в общую могилу, если бы кто-то из них не услышал его слабый стон…

Последовали долгие месяцы лечения в госпиталях. А вскоре врачи  вынесли суровый приговор: даже если боец Набиев выживет, он до конца  обречен на  неподвижность.

…Ласковым летним утром, когда  его, парализованного и неподвижного, на каталке ввезли в большую, светлую палату военного госпиталя в городе Ессентуки, он увидел, как над ним склонилась женщина средних лет с  добрым, улыбчивым лицом.

— Ничего, сынок. Крепись, все будет хорошо, — тихо сказала она.

Это была медсестра Тамара Дмитриевна Камышева.

На следующее утро Тамара Дмитриевна появилась в палате с банкой наваристого супа из домашней курицы и завернутой в бумагу сдобной выпечкой.

— Поешь, сынок. Тебе нужны силы, —  сказала она ему.

(Как выяснилось позже, эта огромной души женщина выменивала свои вещи на базаре и сытно кормила нашего отца, чтобы он быстрее шел на поправку).

У самой Тамары Дмитриевны на фронте погибли муж и старший сын. Ее младший был ранен и находился в одном из госпиталей Баку. Эта женщина сполна испытала тяжесть утрат  и страданий. Может быть, думалось, наверное, ей,  кто-то опекает и ее сына, лежащего  на госпитальной койке, так же, как и она этого худющего высокого парня из далекого Таджикистана.

Весь год, что провел наш отец в госпитале, он каждый день видел эту заботу и доброе внимание  «русской  мамы», как он ее называл. (Своей мамы он не помнил, так как лишился ее, когда ему не было  и четырех лет).

В 1944, опираясь на костыли, наш отец уезжал из Ессентуков к себе на родину, в Ургут. На прощанье «русская мама» сказала ему:

— Будет плохо, приезжай. Мой дом — всегда твой дом.

…Шли годы, но он не забывал о своей доброй «русской маме». Писал ей письма, слал телеграммы,  но почему-то  все безответно. Может быть, она поменяла адрес, а может, ее уже нет?  Отцу было очень тревожно от одной этой мысли, но он продолжал поиски.

И вот, спустя 30 лет после их расставания,  вместе с нашей мамой он приехал в Ессентуки. Страшно волнуясь, отец открыл калитку в  маленький дворик, освещенный неярким осенним солнцем, а навстречу ему слабой походкой шла  старая женщина, но все с таким же добрым, милым лицом.

— Не узнаете? – спросил отец.

— Нет, — тихо ответила она.

Волнение мешало говорить. Отец достал из кармана фотографию, на которой он вместе со своей «русской мамой» в палате номер восемь военгоспиталя Ессентуки.

— Юрик, сынок… — вымолвила старая женщина.

Еще долго в тот вечер не утихали разговоры и воспоминания, которые связала этих двух прекрасных людей война…

Спустя какое-то время к нам домой пришло письмо от Тамары Дмитриевны, где она обещала приехать и погостить у нас. Это письмо наш отец бережно хранил в своем архиве.

После  того, как отец окреп, он приехал в Душанбе и  поступил  в республиканскую юридическую школу. Работал секретарем народного суда и одновременно учился на заочном отделении  юридического факультета Таджикского госуниверситета. Многие годы он работал народным судьей, старшим ревизором Министерства юстиции  республики, председателем народного  суда  в Бальджуване, Ленинском районе (ныне Рудаки), Фархоре. В конце 1963 года возглавил  суд Железнодорожного (ныне Шохмансур) района г.Душанбе.

В 1966 г. отца назначили на должность судьи, члена коллегии  Верховного суда Таджикской ССР, и на этом посту он служил до самого конца.

По воспоминаниям многих бывших коллег, наш отец  был одним из самых грамотных юристов своего времени, для которых самое главное в работе –  верховенство закона и  верное служение ему. Он мог блестяще вести процессы на трех языках, если это требовалось —  таджикском, русском и узбекском.  Как правило, самые сложные и значимые дела доверяли вести Уроку Набиевичу, учитывая опять-таки его высокий профессионализм, компетентность и непредвзятое отношение к работе.

Однако мало кто знал, что почти каждый такой процесс заканчивался строгим визитом к врачу. Мы помним, как дважды нашего отца увозила «скорая» прямо во время ведения процесса. Все потому, что каждое дело, каждое вынесение приговора он проносил сквозь свое сердце. И оно не выдержало.

В канун 40-летия Победы, 7 мая 1985 года, в столичном «Кохи Борбад» в торжественной обстановке чествовали участников Великой Отечественной войны. В числе  награжденных орденами «Отечественной  войны» был и наш отец. К его многочисленным наградам и медалям добавилась еще одна заслуженная и достойная.

В тот вечер он был переполнен  волнительными моментами, которые он пережил по случаю этой награды, и был, как всегда, счастлив, находясь в окружении детей и внуков, говорил о том, как проведем праздник 9 мая, но в то же время я замечала какую-то необъяснимую грусть и печаль в его красивых глазах. Видимо,  чутким сердцем своим он чувствовал, что это — последний день его жизни…

Утром 8 мая отец, как всегда, делал зарядку, и – мгновенная остановка сердца. 9 мая, в праздничный день, столичные власти, учитывая заслуги и важность  личности нашего отца, в порядке исключения дали  разрешение на прохождение  траурной процессии и проведение  прощального митинга на кладбище «Сари Осиё».

Многое еще можно рассказать об Уроке Набиевиче. О том, что в период работы народным судьей и председателем нарсуда он достойно выполнял обязанности депутата районного Совета и члена бюро райкома партии, как он помогал молодым юристам приобретать необходимые знания и опыт, воспитывать в себе активную жизненную позицию.

А в его архивах  среди документов и фотографий есть и автобиография, где его военное прошлое уместилось лишь в одну фразу: «участник Великой Отечественной войны».

Уже успели появиться на свет другие его внуки и правнуки, которые знают о своем «большом дедушке», к сожалению, лишь  по фотографиям и  рассказам их родителей о том, какой у них был прекрасный, добрый и душевный «бобокалон».

Великая Отечественная война — одна из самых печальных и трагических страниц  истории народов бывшего Советского Союза. Десятки миллионов погибших —  такова цена нашей Победы. Об этом должно всегда помнить  нынешнее поколение молодых людей. Но, к сожалению, время неумолимо, и тех, кому мы всецело обязаны этим светлым праздником, становится все меньше и меньше.

У каждого, побывавшего в том адовом пекле, была своя война. И из них, таких маленьких эпизодов ценою в человеческую жизнь — слагалась история той страшной войны и Великой Победы!

Зарубки на сердце… Сколько их оставили те огненные годы! Азия-Плюс