После вступления Киргизии в Евразийский экономический союз следующим на очереди может стать Таджикистан.
Но в своём нынешнем виде членству Таджикистана в союзе вряд ли будут рады в Астане или Минске, да и в Москве противников такого расширения евразийской интеграции немало.
Рахмон и трон
Таджикистан сегодня — это целый комок противоречий и угроз безопасности для всей Евразии. Слабая, до сих пор не оправившаяся после гражданской войны (1992–1997 гг.) государственность Таджикистана неспособна решать свои внутриполитические и внутриэкономические проблемы без внешней помощи.
В послевоенный период Эмомали Рахмону удалось «зачистить поляну» и свести положение т.н. оппозиции до формального. В Таджикистане действует единственная на постсоветском пространстве исламская политическая партия (ПИВТ). На выборах в парламент она, как и социал-демократы вместе с коммунистами, получала считанное количество мест — для галочки. А на прошедших в марте 2015 года выборах в парламент все эти партии и вовсе остались без депутатских кресел. В качестве оппозиции правящей Народно-демократической партии были выбраны Партия аграриев и Партия экономических реформ.
Рахмон предпочитает не маневрировать между интересами клановых элит, а жёстко продавливать свою волю. Поэтому у него множество недоброжелателей среди ленинабадцев, памирцев и далее по списку. Как результат, Горно-Бадахшанская область фактически не подчиняется Душанбе, является источником регулярно случающихся инцидентов и постоянных волнений руководства республики. Мало того, Рахмон боится любых акций протеста, а прочитав в соцсетях о намечающемся митинге (не разобравшись, правда это или провокация), тут же вводит бронетехнику в Душанбе, отключает интернет и мобильную связь.
Мучительный поиск идеологии
Постсоветские элитарии Таджикистана попытались инкорпорировать ханафитский мазхаб (одна из правовых школ в суннитском исламе) в официальную идеологию, но синтез вышел грубым и эклектичным. Результат — архаизация социальных практик и перманентные угрозы исламизации республики, крайне невыгодные режиму. А поскольку в Таджикистане проживают не только сунниты, но и шииты, недооценивать угрозы конфессиональных конфликтов явно не стоит. Поэтому власти строят огромные мечети и в то же время вносят возрастные ограничения на их посещение, а также затевают кампании против ношения хиджабов.
Попытка сконструировать национальную идентичность по этнократическому принципу (с использованием «арийских» конструктов) оказалась успешнее, но выбранная модель спровоцировала ценностный конфликт с соседями. И если с евразийской Киргизией вопросы делимитации и демаркации границ, возможно, и будут решены, то конфликт с Узбекистаном носит более глубокий и затяжной характер.
Усугубляет ситуацию фактор ирредентов (как минимум, около 1 млн этнических узбеков живёт в Таджикистане, а в Узбекистане этнических таджиков ещё больше). Положение таджикского населения в Узбекистане уже не раз служило поводом для словесных перепалок Рахмона и Каримова. Доходило даже до драк, после одной из которых взбешённый Рахмон прокричал Каримову: «Самарканд и Бухару мы всё равно возьмём!». Добавим к этому строительство Таджикистаном Рогунской ГЭС, которое встречает категорическое «нет» Узбекистана, — и получим печальную перспективу эскалации вооружённого конфликта. И только членство Таджикистана в ОДКБ стабилизирует ситуацию.
Дай, Россия. И ты, Китай, тоже дай
В экономическом смысле Таджикистан всецело зависит от денежных переводов мигрантов (экономика Таджикистана одна из самых ремитационных в мире), а также от внешних инвестиций. Только по официальным данным ФМС РФ, в России трудится около 1,1 млн таджикистанцев. Для Таджикистана проект под названием «Мигрант» является ВВП-образующим. В отличие от президента Узбекистана Каримова, таджикский президент осмотрительно воздерживается от упрёков в адрес своих кормильцев-мигрантов, а министерство труда не включает их в списки безработных (так и получаются официальные данные о невысоком уровне безработицы в Таджикистане).
В последние годы резко усилилось китайское влияние на Таджикистан. По неофициальным данным, в республике пребывают около сотни тысяч китайцев, а товарооборот между Таджикистаном и Китаем устойчиво растёт. Поскольку китайский импорт в структуре внешнеторговых связей Китая и Таджикистана превышает экспорт примерно в 9 раз, то растёт и долг Таджикистана. Впрочем, руководство Таджикистана нашло «удобный» вариант его погашения — передача территорий Китаю. По неофициальным данным, Поднебесной в 2013 году было передано 1,5 тысячи квадратных километров земли. Китайские товарищи претендуют и на другие земли, в том числе в горах (непригодны для жизни, но богатые месторождениями редкоземельных ресурсов).
Российские инвестиции и гуманитарная помощь обходятся Таджикистану далеко не так болезненно, о чём, к сожалению, Э. Рахмон в последнее время стал частенько забывать.
Наркотрафик в обмен на инвестиции
Наркотрафик — единственный пункт хозяйственной активности Таджикистана с соседним Афганистаном. Американская «Несокрушимая свобода» в Афганистане (2001–2014 гг.) принесла, помимо всего прочего, кратное увеличение количества площадей, засеваемых опиатами, что усилило наркопотоки в сторону России, Казахстана и Белоруссии.
Сейчас вопрос о возвращении 201-й военной базы на афганско-таджикскую границу официально не стоит. В Душанбе заявляют, что сами справляются с афганскими угрозами. При этом наркотики, как и прежде, льются рекой. Вполне возможно, в Душанбе смотрят на эту ситуацию сквозь пальцы потому, что некоторые элиты получают сверхприбыли от работы маршрутов. Но союзные государства такая ситуация категорически не устраивает.
Евразийская воля России как прагматичный расчёт
Таджикистан заинтересован в интеграции больше, чем ЕАС в Таджикистане. Без ОДКБ Таджикистан не смог бы обеспечивать свою национальную безопасность, но республика нуждается и в экономической безопасности. В Душанбе, похоже, не до конца понимают, что для её обеспечения необходимо сначала выполнить ряд квалификационных требований. Рахмону нужно быть готовым к тому, что в ближайшее время Москва займёт более принципиальную позицию по ряду вопросов.
Таджикистан вряд ли может стать причиной конфликта между Россией и Китаем. Два евразийских гиганта, не конфликтуя друг с другом, способны предложить хромающей на обе ноги таджикской экономике интересные проекты.
Но для того, чтобы заводить предметный разговор о евразийском пути для солнечного Таджикистана, необходим принципиальный отказ Душанбе от игр с опиатами, печальный итог которых — десятки и даже сотни тысяч ежегодно гибнущих по всей России людей.
Пока Рахмон не проявит доброй воли в этом вопросе, Душанбе не стоит рассчитывать на новые евразийские бонусы. Таджикистан постоянно просит смягчить экзаменационные требования на знание русского языка для мигрантов. Постсоветская архаизация Таджикистана уже привела к тому, что подавляющее большинство населения не изъясняется на русском. Без знания языка мигранты в России не смогут рассчитывать на бесконфликтную адаптацию. Это отлично понимают в таджикском обществе, которое постепенно формирует запрос на изучение русского языка.
Слабая государственность Таджикистана имеет только внешние векторы для своего развития. Либо Таджикистан станет марионеткой в руках некоторых сил (под вывескойлишённой предметного содержания идеологемы «многовекторность»), либо вступит на экономически оправданный путь евразийской интеграции, который позволит сохранить свою государственность и получить новые импульсы хозяйственного развития на основе мощного 180-миллионного рынка труда государств ЕАС.
Дмитрий Михайличенко
www.odnako.org
